Патерностер

Патерностер — Господня молитва на латинском языке (от лат. Pater noster — Отче наш). — Прим. ред.

По силе и величию ни одна молитва не может сравниться с молитвой «Отче наш» (Мат. 6:9-13). Ее сегодня называют молитвой Господней, хотя это название более уместно для первосвященнической молитвы, произнесенной в горнице накануне ареста (Ин. 17). Молитва «Отче наш» дана Господом Его ученикам, а именно мне и вам.
Эта молитва поражает своей полнотой. Казалось бы, она охватывает все, что только возможно: от пришествия Царства до насущного хлеба. Большое и малое, духовное и материальное, внутреннее и внешнее — в этой молитве уделено внимание всему!
Эта молитва возносится к Богу в самых разных местах: и у алтарей великих соборов, и в жалких лачугах. Ее произносят и цари, и дети. Эту молитву можно услышать и на венчании, и у постели умирающего. Богатые и бедные, образованные и безграмотные, простые и мудрые — из уст всех людей слетают слова этой молитвой. Когда я молился этой молитвой сегодня утром на нашей встрече группы духовного роста, я присоединился к миллионам людей по всему миру, которые молятся подобным образом каждый день. Это молитва представляется настолько полной, что достигает всех людей во все времена во всех уголках нашей земли.
Молитва «Отче наш» — это молитва-прошение. Хоть она начинается и заканчивается прославлением Бога, просьба проходит красной линией через весь текст этой молитвы. Причем из семи просьб, выраженных в этой молитве, три — это личные просьбы, которые могут быть кратко выражены тремя словами: дай, прости и избавь. Эти три слова формируют парадигму молитвы- прошения и могут стать основой наших собственных просьб.

Дай… Если бы мы не знали так хорошо слова молитвы «Отче наш», то были бы удивлены просьбой о насущном хлебе. Если бы эта просьба была произнесена кем-то другим, не Иисусом, то мы могли бы счесть ее за вирус материализма, который поражает чистоту молитвенного обращения к Богу. Но именно эта просьба лежит в самом сердце величайшей из всех молитв — молитвы «Отче наш».
Стоит нам задуматься хоть на мгновение, и мы поймем, что эта молитва полностью соответствует образу жизни Иисуса, так как Он был близок к нуждам людей. Он превратил воду в вино на брачном пире, дал еду голодным, покой — утомленным (Ин. 2:1-12; 6:1-14; Мк. 6:31). Он шел навстречу тем, с кем не считались в обществе: бедным, больным, слабым. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Он призывает нас молиться о насущном хлебе.
Ведь, поступая так, Иисус показывает значимость и важность наших повседневных нужд. Попытайтесь представить, какой была бы наша молитва, если бы нам было запрещено молиться об этих нуждах. Что если бы нам было позволено говорить только о чем-то возвышенном, важном и глубоком? Мы бы чувствовали себя сиротами, потерянными во Вселенной, забытыми и одинокими. Но на деле все как раз наоборот: Он желает выслушать наши просьбы о тысяче мелочей, потому что все они важны для Него.
Мы молимся о насущном хлебе тогда, когда приносим Богу все эти мелочи, из которых и складывается наша жизнь. Может, нам никак не удается найти няню, которая бы заботилась о наших детях, пока мы на работе? Тогда мы молимся о няне на каждый день. Нужно ли нам время, чтобы что-то обдумать? Тогда мы молимся о ежедневном уединении и покое. Может, нам нужен теплый свитер, так как стало холодней? Тогда мы просим об одежде день за днем. У нас проблемы во взаимоотношениях на работе или дома? Тогда мы просим терпения, мудрости и сострадания ежедневно, ежечасно. Вот так мы молимся о хлебе насущном на каждый день.

Прости… Я всегда отмечаю тот факт, что просьба «дай» предшествует просьбе «прости», а не наоборот. Милость и дары Божьи помогают нам увидеть наш огромный долг и побуждают нас взывать к Нему: «Прости долги наши».
И долги наши на самом деле огромны. Они определяются не только тем, что мы натворили, хотя этого уже достаточно. Сюда входит и то, что мы так и оставили не сделанным. Мы сделали то, что не должны были, и не сделали того, что должны. Гора наших грехов слишком велика — она грозит тем, что под ее весом вся наша жизнь превратится в руины.
Вот именно тогда, когда нам хочется перевести дух от осознания собственной греховности, Иисус призывает нас молиться: «Прости нам долги наши». Он учит так молиться, потому что знает, как любит Его Отец прощать. Это то, что Он желает, к чему стремится и что спешит делать. Вся наша Вселенная отражает Божье желание давать и прощать.
Но здесь мы сталкиваемся с одним затруднением. Нам сказано молиться такими словами: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Это просьба основана на условии. Мы прощены настолько, насколько сами простили. Чтобы подчеркнуть важность этого условия, Иисус добавляет: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мат. 6:14-15). Почему так? Дело не в том, что Бог «жадничает» с прощением. И не в том, что прежде, чем получить прощение, мы должны продемонстрировать твердую веру: насколько легко мы можем прощать других. Совсем нет. Просто сам порядок устройства сотворенного мира такой, что прежде, чем что-то принять, мы должны отдать. К примеру, я не смогу принять любовь, если я не отдаю любовь. Кто-то может пытаться предложить мне свою любовь, но в своем сердце я буду чувствовать противление и неприятие — все эти попытки будут напрасны, проявления любви не смогут проникнуть сквозь панцирь моего сердца, подобно тому, как утки, находясь в воде, не становятся мокрыми из-за своего оперения. Пока мои кулаки крепко сжаты и руки скрещены у груди, я не смогу никого обнять.
Но как только я начну отдавать любовь, то у меня появится шанс принять любовь. Протянув руки вперед, я могу принимать. Блаженный Августин как-то сказал: «Бог хочет дать нам нечто, но не может, потому что наши руки полны — Ему некуда это положить».8
Точно так обстоит дело и с прощением. Если все, о чем мы думаем, — это отмщение, то не может быть речи ни о каком примирении. Если наши сердца настолько окаменели, что все, что мы видим, — это обиды и несправедливость по отношению к нам со стороны других, то мы не в состоянии понять, как сильно мы виноваты перед Богом, и не осознаем своей нужды в прощении. Если мы лишь просчитываем в своем сердце, сколько нам должны окружающие нас люди, в чем они ущемили наши права, то мы не сможем по-настоящему молиться.
В отношениях между людьми можно увидеть порочный круг отмщения: ты зарезал моего быка — я зарежу твоего; ты причинил мне боль — я причиню тебе боль в ответ. Поэтому прощение других крайне важно, оно необходимо, чтобы разорвать этот порочный круг. Нас обижают, но вместо того, чтобы отомстить, мы прощаем. (Будьте уверены, что мы способны на это лишь благодаря подвигу Христа на Голгофе, что раз и навсегда прервало порочный круг отмщения). Когда мы так поступаем, когда мы прощаем, то тем самым мы открываем двери нашего сердца, чтобы принять Божью благодать прощения.
Если прощение так важно, то тогда нужно задать такой вопрос: что такое прощение? На этот счет сегодня можно услышать множество порой противоречивых мнений, поэтому для начала мы должны определить, что не есть прощение.
Прощение не означает, что мы перестанем чувствовать боль. Раны могут быть глубоки, и они еще будут давать о себе знать долгое время. Но если мы все еще испытываем эмоциональную боль, это не означает, что мы не смогли по-настоящему простить.
Простить не значит забыть. Это просто не под силу нашему сознанию. Гельмут Тилике, немецкий пастор, переживший страшные дни Третьего рейха, сказал: «Никто не смеет произносить вместе слова ‘простить’ и ‘забыть’».9 Мы помним, но, прощая, мы не даем нашей памяти обвинять других.
Прощение не подразумевает притворство, когда мы делаем вид, что причиненная обида на самом деле ничего для нас не значит. Она больно ранит, и бессмысленно притворяться, что это не так. Обида реальна, но, когда мы прощаем, мы не позволяем этой обиде определять наши поступки и решения.
Простить — это не значит вести себя после причиненной вам обиды так, словно ничего не произошло. Мы должны признать, что так, как было раньше, уже никогда не будет. Однако, благодаря действию Божьей благодати, все может быть хоть и не так, как раньше, но в тысячу раз лучше.
Но что же тогда означает прощение? Это чудо благодати, когда причиненные обиды перестают разделять нас друг с другом. Если муж игнорирует свою жену, ставя свой бизнес или что-то еще выше нее, то он грешит против нее. Причиняемая ей боль совершенно реальна. Доверие потеряно. Отношения между ними испортились. Она никогда не забудет о том, какое неуважение он проявлял по отношению к ней все это время. Даже в старости она будет чувствовать горечь, вспоминая об этом периоде их совместной жизни.
Но прощение означает, что эта реальная обида перестает нас разделять. Что мы перестаем позволять этой обиде строить между нами стену, причинять боль друг другу. Прощение проявляется в том, что сила объединяющей нас любви превозмогает боль от разделяющей нас обиды. Это прощение. Прощая, мы освобождаем обидчика — он уже не должен нам ничего. И тем самым мы освобождаем себя для принятия Божьей благодати. И мы идем еще дальше: мы принимаем обидчика, мы приглашаем его в круг нашего общения.
Хотелось бы сказать еще вот что: Бог будет прощать нас тогда, когда мы прощаем. Возможно, вы все еще чувствует груз вашей вины перед Богом. Вы не уверены, что Бог может все вот так простить. Вы хотели бы в этом как-то удостовериться, чтобы в душе наступил мир. Что ж, вот удостоверение, которое дано высшим авторитетом. Иисус Христос, Сын, гарантирует прощение: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный» (Мат. 6:14)

Избавь… Третья просьба, как мне кажется, важнее, чем две предыдущие. Она включает в себя просьбу как о действии по отношению к нам (не введи нас в искушение), так и по отношению к внешним силам (но избавь нас от лукавого).
Первая часть этой просьбы у многих вызывает вопрос: как Бог может искушать нас или вводить в искушение. Греческое слово, которое используется здесь, означает «испытывать», и Бог испытывает нас тогда, когда в нашем сердце есть что-то, что нужно сделать явным для нас. Например, у Иуды была слабость по отношению к деньгам, и именно поэтому Иисус доверил ему кассу. Со временем то, что было сокрыто в сердце Иуды, проявилось и стало очевидным.
Поэтому молитва «не введи нас в искушение» означает вот что: «Господь, пусть во мне не будет ничего такого, из-за чего Тебе пришлось бы подвергнуть меня испытаниям, чтобы выявить то, что сокрыто в моем сердце». Пусть наше преображение продолжается, пусть не останется тайных грехов, чтобы Богу не пришлось проводить нас через долины испытаний и трудностей.
Нам не следует понимать под искушениями детские слабости, которые Мартин Лютер называет «младенческими грехами».10
Нет, речь идет о грехах взрослых. Подобно искушению Иисуса в пустыне, наше искушение может быть в том, чтобы использовать силы, возможности, влияние для помощи другим, не упоминая при этом о Боге. В нас может закрасться мысль о том, сколько всего хорошего бы могли сделать, если бы у нас было это влияние и эти возможности. В молитве «Отче наш» мы просим Бога удалить из наших сердец все то, что может привести к испытаниям в нашей жизни.
Теперь что касается просьбы «избавь нас от лукавого». После прочтения этого стиха в оригинальном тексте становится ясно, что Иисус призывает нас молиться не об избавлении от зла в широком смысле этого слова, а об избавлении от злого, лукавого, сатаны. Я знаю, что такое толкование может не согласовываться с нашим модернистским или постмодернистским пониманием окружающей нас реальности, но именно это означает данный стих.
Гельмут Тилике проповедовал по этому тексту Священного Писания сразу после того, как союзники захватили его родной город Штутгарт в конце Второй мировой войны. Размышляя о популярном на тот момент понимании зла, он написал:

«Дорогие друзья, в наше время мы слишком близко соприкоснулись с демоническими силами.
Мы видели, как отдельные люди и целые движения подверглись влиянию и оказались под контролем мистических, темных сил, которые вели их туда, куда изначально идти они не намеревались.
Мы слишком часто становились свидетелями того, как чуждый дух вселяется в человека и полностью меняет его сущность. Тот, кто раньше был вполне порядочным и здравомыслящим человеком, становился властолюбивым, жестоким, обезумевшим, таким, каким раньше он никогда не был.
С каждым годом мы оказываемся во все более и более отравляющей атмосфере, и мы чувствуем, насколько реальны и даже осязаемы злые духи, ощущаем невидимую руку, передающую невидимую чашу с ядом народу за народом, предавая их забвению».11

Как много ужасного и страшного нам пришлось увидеть за прошедшие десятилетия, что мы можем без колебания произнести слова, сказанные когда-то Мартином Лютером: «Князь тьмы беспощаден». И, если вы помните, Лютер продолжил: «Но мы трепещем не пред ним, и участь его предрешена — одним лишь словом он повержен».12 Таков результат молитвы об избавлении.
Профессор Кембриджа Герберт Фармер напоминает нам, что если «молитва — это сердце религии, то прошение — это сердце молитвы».13 Без молитвы-прошения наша молитвенная жизнь будет ущербной. И я позволю еще раз напомнить всем нам, как радуется Бог, когда мы Его о чем-то просим, ища повод, чтобы нам что-то дать.

Дорогой Отец, я не хочу воспринимать тебя как Санта Клауса, от которого лишь ждут подарков, но я все же хочу Тебя о чем-то попросить. Дай мне еды на сегодняшний день. Я не прошу о дне завтрашнем — я прошу о дне сегодняшнем. Пожалуйста, прости за мои прегрешения перед Твоей благостью, совершенные мной сегодня… за последний час. Большинство этих прегрешений я просто не осознаю. Я живу в таком неведении, что само по себе есть грех против неба. Я сожалею. Помоги мне увидеть мои прегрешения.
И если в своем невежестве я просил то, что мне не следует иметь, потому что это может повредить мне, то не давай это мне — не введи меня в искушение. Защити меня от Лукавого.
Ради Иисуса. — Аминь.

Из книги Ричарда Фостера «Молитва» (скоро в продаже)